В ближайшее время Конституционному суду России придется решить, какое право в стране преобладает — международное или российское. КС рассмотрит запрос президиума Ленинградского областного военного суда (ЛОВС) в рамках нашумевшего дела Константина Маркина. Напомним, что ему было отказано в предоставлении отпуска по уходу за ребенком, так как такой отпуск в России положен только военнослужащим-женщинам. Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) признал решение дискриминационным, равно как и всю подобную практику, предписав ее пересмотреть. В свою очередь, Конституционный суд никакой дискриминации в таком положении дел не увидел, поставив областной суд перед дилеммой, более всего напоминающей классическую: «Кого ты больше любишь, папу или маму»? Каким из двух обязательных для исполнения решений руководствоваться — ЕСПЧ или КС — в случае, если они противоречат друг другу? Теперь КС должен разъяснить, которого из двух родителей стоит если не любить больше, то хотя бы слушаться.
Недовольство российских официальных лиц постановлением ЕСПЧ было продиктовано не только и не столько самой сутью решения, сколько жесткостью критики в отношении принятого ранее акта Конституционного суда. Зорькин заявил, что Европейский суд нарушает суверенитет Российской Федерации, а Дмитрий Медведев (тогда исполнявший обязанности президента России) не нашел у Европейского суда полномочий по принятию решений, меняющих внутреннее российское законодательство. В итоге формально в деле остались два противоречащих друг другу акта — определение Конституционного суда и постановление ЕСПЧ.
Возникнувшая правовая коллизия была упомянута председателем Конституционного суда РФ Валерием Зорькиным в ходе проходившего 15-18 мая в Санкт-Петербурге Международного юридического форума. В своем выступлении он заявил, что никогда не призывал не исполнять решения Европейского суда, оговорившись при этом, что такое исполнение должно соответствовать букве и духу Конституции. При этом Зорькин отметил, что в российской Конституции уровень защиты прав человека даже выше, чем в Европейской конвенции о правах человека и основных свободах, которую применяет Европейский суд, поскольку в отечественном основном законе учитывается «социокультурный код нации и народа».
Итак, решение крайне важного для современного российского общества вопроса — вопроса о юридической силе постановлений Европейского суда — зависит сейчас от Конституционного суда Российской Федерации и не в последнюю очередь от его председателя. И здесь уместно обратиться к нашумевшей статье под названием «Предел уступчивости», в которой глава КС изложил аргументы, оправдывающие неисполнение Российской Федерацией судебных актов Европейского суда, если они «затрагивают национальный суверенитет». Зорькин полностью помещает внутреннее российское законодательство в «зону влияния» российского Конституционного суда. Утверждение это спорное, ведь Европейская конвенция может применяться в наших судах напрямую и при этом имеет приоритет над российскими законами. Так или иначе политическое равновесие двух инстанций, по мнению Зорькина, было нарушено, поскольку страсбургский суд позволил себе ценностную, сущностную критику российского законодательства.
Это возвращает нас к вопросу: какова природа конфликта позиций ЕСПЧ и Конституционного суда в деле Маркина? Получается, что в деле Маркина только Европейский суд выступает в защиту прав российского гражданина, а Конституционный суд призывает отказать ему в такой защите, отдавая предпочтение гипотетическим интересам государственных институтов и неким традиционным гендерным ролям, принятым в российском обществе («Предоставив право на отпуск по уходу за ребенком в порядке исключения только военнослужащим женского пола, законодатель исходил, во-первых, из весьма ограниченного участия женщин в осуществлении военной службы, а во-вторых, из особой связанной с материнством социальной роли женщины в обществе…»).
Это делает иллюзорной защиту прав любых меньшинств, ведь их права и интересы всегда можно представить противостоящими большинству — большинству политическому, культурному, национальному, — а любые акты международных судебных органов можно трактовать как вмешательство в сферу суверенных прав государства.
Согласно ст. 27 Венской конвенции о праве международных договоров, государство-участник не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания невыполнения им международного договора. Эта норма ратифицированной Россией международной конвенции составляет часть ее правовой системы точно так же, как и положения Европейской конвенции и всех других международных договоров. Зорькин, безусловно, прав, когда говорит, что Европейская конвенция по своей силе не превосходит Конституцию и что за Российской Федерацией так или иначе остается ее суверенное право выбирать наилучшие способы имплементации решений Европейского суда. Это, однако, не означает, что Россия может, ссылаясь на суверенитет, не исполнять решение Европейского суда каждый раз, когда его решение входит в противоречие с решением, вынесенным Конституционным судом по тому же делу, или тем более когда Европейский суд чересчур жестко отозвался о выводах, сделанных в решении КС.
Обеспечение прав и свобод не может быть ограничено ссылками на национальный суверенитет, так как их защита — согласно международным договорам и общепризнанным принципам международного права — трансграничная задача, что подтверждено не только тем, что Россия при подписании Конвенции признала без всяких оговорок юрисдикцию Страсбурга и его толкование Конвенции, но и выраженным в российской Конституции (ст. 17, ч. 1) обязательством государства обеспечивать права и свободы человека в России по международному стандарту. В этом как раз и был реализован ее суверенитет — Россия впервые подтвердила, что российский народ не будет дискриминирован в правах по сравнению с теми их гарантиями, которые признаются необходимыми в современном демократическом обществе.
Вопрос об установлении приоритета решений КС или ЕСПЧ в случае, если они противоречат друг другу, поднимается как нельзя вовремя. В марте Европейский суд принял к рассмотрению жалобу Карпа Русавского против России, по набору фактических обстоятельств аналогичную делу Маркина. Уже принята к рассмотрению жалоба нескольких граждан США, которым отказали в усыновлении детей-сирот в связи с принятием так называемого «антимагнитского закона», который, по мнению заявителей, нарушает право на уважение частной и семейной жизни. В суд также направлена жалоба участниц группы Pussy Riot, в которой заявительницы говорят о применении церковного закона для квалификации их деяния как уголовного, и эта жалоба будет рассмотрена судом в приоритетном порядке.
На горизонте — жалобы представителей ЛГБТ-сообщества, ставящие под вопрос легальность понятия «пропаганда гомосексуализма», ссылаясь на то, что научно не доказана сама возможность такой пропаганды в реальной жизни. Если российские власти откажутся исполнять предписания ЕСПЧ по этим делам, то это может создать исторический прецедент, в результате которого россияне фактически потеряют возможность влиять на правовую действительность страны через Совет Европы.
Такие действия не только пустят трещину между Россией и европейским правовым пространством, как между льдиной и ледником, они неизбежно создадут трещины внутри самой российской правовой системы. Ведь так или иначе именно права человека согласно Конституции являются в России высшей ценностью, и российское государство призвано служить российским гражданам, их правам и свободам, а не своему международному престижу или традиционному укладу жизни в стране.
